После «Мериды»

 Инициатива « Мерида» задумывалась руководством США и Мексики как программа, которая угодит всем скептикам. Она была рассчитана и на мексиканцев, во всем видящим «новую американскую экспансию», и на представителей вашингтонского истеблишмента, желавшим оправдать эти страхи за счет гуманитарной интервенции, и на тех, кто убежден, что наркотрафик – сугубо внутренняя проблема Мексики, в которую США не должны вмешиваться. Однако спустя четыре года «Мерида» не оправдала возложенных на нее надежд: программа не стала ни орудием борьбы с транспортировкой наркотиков, ни повлияла на формирование консенсуса в обществе.
 Помимо очевидных проблем с реализацией программы, сомнения вызвала ее исходная концепция. Прежде всего, казалось странным, что борьба с наркомафией ведется только «у источника», и при этом совершенно игнорируется американский спрос на мексиканское предложение на наркотики. Об этом, в частности, писал доктор Хэл Брэндс из Института стратегических исследований Военного колледжа армии США. В монографии он указал на разгул коррупции в Мексике и колоссальный спрос на наркопродукцию в Соединенных Штатах в качестве ключевых проблем, которые «Мерида» обходит стороной.

 В то же время в начале 2009 года официальный Вашингтон выступал с совершенно противоположными заявлениями. Утверждалось, что за последние два десятилетия американское потребление наркотиков снизилось на 70%, зато в Мексике этот показатель с 2002 года возрос в два раза. Это была не просто попытка снять с себя ответственность. Подобная информация стала частью широкой дискуссии, начало которой положил вышедший в конце 2008 года отчет Объединенного командования вооруженных сил США. В нем, в частности, говорилось о возможности внезапного и скоротечного ухудшения ситуации на южной границе, а также о возможности превращения Мексиканских Соединенных Штатов в несостоявшееся государство (failed state).
Разумеется, такие выводы вызвали негодование мексиканского министерства иностранных дел. Однако значительно интереснее была реакция Вашингтона: ведь срок действия инициативы «Мерида» близился к концу, и нужно было решать, что же делать дальше и как все это преподнести налогоплательщикам.
 За скупым официальным отчетом последовала тщательная подготовка общественного мнения при помощи «неофициальных» лиц. Эту задачу выполнил генерал в отставке Барри Маккафри, до 2001 года занимавший пост директора Департамента по национальной политике в сфере контроля над наркотиками Администрации президента США. В публичных выступлениях он не скупился на выражения. «Наркогосударство», «край бездны», «хроническое потребление наркотиков» - это лишь малая толика того, что было высказано в отношении Мексики. По его мнению, бюджет «Мериды» был смехотворен на фоне затрат на Ирак и Афганистан и требовались некие срочные меры для спасения ситуации.

 Генералу Маккафри вторил исследователь из мозгового треста Milken Institute Джоэл Курцман. В статье в «The Wall Street Journal» он добавил, что США стоят перед угрозой массового наплыва беженцев. Однако Курцман и Маккафри не подвергали сомнению ни компетентность президента Кальдерона, ни необходимость вовлечения мексиканской армии. С одной стороны, это могло бы значить, что американские власти готовят общество к продлению плана «Мерида» и увеличению его финансирования (это действительно произошло в начале 2010 года). Но есть достаточно оснований считать, что за этим кроется нечто более масштабное.
 Первым официальным лицом, подключившимся к волне критики, стал спикер Палаты представителей Конгресса США Ньют Гигнрич. Он призвал к полному пересмотру антинаркотической стратегии, назвав происходящее в Мексике войной. До него представители истеблишмента старались избегать этого термина. В обоснование своих слов Гингрич указал на то, что количество погибших в Мексике в 2008 году превысило число жертв иракской кампании за тот же период. Конгрессмен несколько лукавил: в 2008 году в Ираке погибло по меньшей мере 8315 гражданских лиц, в то время как в Мексике –5612 человек, включая преступников и представителей силовых структур. После такой манипуляции данными уже трудно усомниться в наличии скрытой «повестки дня», стоящей за развернутой медиакампанией. Финальным штрихом стала разработка властями Техаса некоего чрезвычайного плана на случай потенциального коллапса Соединенных Штатов Мексики, о чем стало известно в феврале 2009 года.
 Таким образом, уже к концу первого квартала 2009 года американо-мексиканскому антинаркотическому диалогу был задан вполне определенный тон. Первая фаза этой медиакампании позволила двум странам рассеять критику, направленную непосредственно против их правительств и инициативы «Мерида», и успешно продлить и расширить последнюю. Однако последующие события показали, что не это было конечной целью Вашингтона.
 Второй этап начался в сентябре 2010 года. Ключевую роль в нем играли два человека: госсекретарь США Хиллари Клинтон и бывший посол в Колумбии Томас Макнамара. В серии публичных выступлений и пресс-релизов они провели весьма своеобразный рефрейминг мексиканской ситуации. Все началось с отождествления колумбийской наркомафии с леворадикальными повстанцами РВСК ( FARC). Вместе с тем, последние, хотя и подозревались в наркоторговле, были в 1980-х годах совершенно самостоятельной организацией, к тому же находящейся в состоянии войны с наиболее одиозными картелями тогдашней Колумбии - из Медельина и Кали. Приравняв одних к другим, американское правительство в рамках «Плана Колумбия» смогло под предлогом борьбы с наркотиками нанести удар по радикальному левому движению, а позже – переименовать всех участников тех событий из «наркогерильи» в «повстанцев», полностью убрав акцент с наркотрафика. Логическим выводом при этом стала ложная интерпретация акций устрашения, проводимых наркокартелями. Отныне, скажем, убийство мексиканского судьи рассматривается как посягательство на конституционный строй и попытка свержения существующего режима (хотя на самом деле картели в этом не заинтересованы, а подобные действия, как правило, совершаются с целью повлиять на текущую государственную политику – например, прекратить практику экстрадиций наркобаронов в США).

 Проецирование событий в Колумбии на современную ситуацию в Мексике с самого начала нарковойны было весьма популярной темой публикаций. В Белом Доме же несколько переформатировали исходную информацию и таким образом направили внимание журналистов и исследователей в нужное для американской стороны русло. Удачным оказалось и то, что в 2007 году маоистское движение «Народная революционная армия» (Ejercito Popular Revolucionario, EPR) решило напомнить о себе серией взрывов в центре и на юге Мексики, направленных в основном против инфраструктуры государственной нефтедобывающей компании Pemex. Вместе с Сапатистской армией национального освобождения (Ejercito Zapatista de Liberación Nacional, EZLN) они стали для Вашингтона своеобразной заменой FARC. Не представляя сопоставимой угрозы, в то же время они подходили для «смешивания» понятий наркомафии и повстанчества. К тому же появились слухи, что с 2006 года EPR обучает боевиков картелей.
 Чего добились в Вашингтоне, уравняв наркокартели и экстремистов? В первую очередь, нарковойну стало возможно рассматривать как гражданскую войну, направленную на свержение демократического конституционного строя. Как ни парадоксально, но это не так далеко от истины. От авторитарного прошлого Мексику сейчас отделяют лишь два президентских срока, и именно в результате конфликта с картелями периоды правления Висенте Фокса и Фелипе Кальдерона не стали образцово-показательными, какими должны были бы быть для закрепления достижений демократического транзита. В этом смысле нарковойна действительно представляет угрозу демократии – просто не настолько очевидную, чтобы говорить о ней широким массам с трибуны. Отсюда необходимость в пиаровских «костылях».
 Во-вторых, к ситуации в Мексике стал применим колумбийский прецедент, а значит теоретически открывалась дорога для американской военной операции по согласованию с мексиканской стороной. По крайней мере в США после такой информационной обработки не должно быть возражений по этому поводу. Впрочем, госсекретарь Клинтон в вышеупомянутой речи поспешила заверить слушателей, что Мексика, в отличие от ее центральноамериканских собратьев по несчастью, вполне способна справиться своими силами при должной материальной и экспертной поддержке.
В-третьих, поскольку в сотрудничестве с EPR подозреваются левоцентристская Партия демократической революции и венесуэльский президент Уго Чавес, открываются дополнительные возможности по дискредитации этих действующих лиц, не вызывающих симпатий в Вашингтоне.
 Наконец (и это уже свершившийся факт в отличие от предыдущих потенциальных возможностей), на волне новой медиакампании против континентального наркотрафика удалось, хоть и с большим трудом (разница в количестве голосов составила не более 7%) предотвратить легализацию марихуаны в Калифорнии. Последнее событие могло вызвать пересмотр статуса этого «легкого» наркотика во многих странах мира, включая Мексику, где подобная инициатива уже возникала в 2006 году.
 Стоит отметить, что социальные последствия такой реформы трудно предсказуемы, и прогнозы на этот счет существуют самые разные. Однако очевидно, что с экономической точки зрения отказ от борьбы с марихуаной и переход к налогообложению продавцов этого продукта (или государственной монополии на сделки по купле-продаже марихуаны) позволил бы высвободить колоссальные средства для борьбы с «тяжелыми» наркотиками. Даже ООН признала этот факт в недавно изданной рекомендации мировому сообществу. Впрочем, причина неприятия Вашингтоном этой инициативы скорее всего крылась совсем в другом: легализация запрещенного вещества одним из штатов (да еще и посредством всеобщего голосования, т.е. с неоспоримой легитимностью) шла бы вразрез с федеральным законодательством, что поставило бы перед центральной властью весьма непростые вопросы.

 В целом у такой целенаправленной подготовки общественного мнения может быть как минимум две причины. С точки зрения долгосрочной стратегии вполне вероятно, что в Вашингтоне рассматривают нынешний всплеск преступности (не только в Мексике, но и в Центральной Америке , Колумбии и Бразилии) как третью волну антигосударственных выступлений (первая и вторая пришлись, соответственно, на 60-е и 80-е годы. XX века). В этом смысле Х. Клинтон не столько подменяла понятия, называя наркокартели повстанческими движениями, сколько пыталась донести до масс видение мира, в котором организованная преступность действительно заменила партизан XX века на поприще борьбы с государством и дестабилизации политической обстановки.
Показателен и тот факт, что нынешним латиноамериканским бандам и мафии подобное мировосприятие тоже не чуждо – по крайней мере в той части, где это приносит им определенную выгоду. Так, погибший в декабре 2010 года колумбийский наркобарон Педро Оливьеро Герреро дал своей организации название «Народная революционная антиподрывная армия Колумбии» (Ejercito Revolucionario Popular Antisubversivo de Colombia, ERPAC). Он, как и многие лидеры подобных организаций, воспользовался характерной особенностью коллективного менталитета латиноамериканских правительств. Поскольку большинство из них так или иначе уходит корнями в какое-либо успешное революционное движение прошлых лет, любая банда, формально декларирующая наличие какой-либо идеологии, за торжество которой она якобы борется, может рассчитывать на диалог с властями вместо безоговорочного преследования.
 Иными словами, отношение к партизанам, революционерам и экстремистам (но обязательно «идейным») в Латинской Америке на момент написания этой статьи значительно лучше, чем к членам организованных преступных группировок, причем не только среди населения, но и на государственном уровне. По-видимому, мексиканские картели еще не в полной мере осознали эту возможность (да и проблематично провести такой ребрендинг для уже существующей организации). Однако можно быть абсолютно уверенным, что в ходе распада и дробления (а значит появления новых «брендов») некоторые из них попытаются воспользоваться этим трюком, чтобы обезопасить себя. Но мексиканской наркомафии не стоит забывать, что Соединенные Штаты не только не испытывают «сантиментов» в отношении разного рода повстанцев, но, как правило, и видят в этом лишний повод применить военную силу. Благодаря тем же заявлениям госсекретаря Клинтон, подобный трюк любого картеля будет Вашингтону только на руку. Сейчас США в выборе «лица» врага для новой антинаркотической стратегии (подобно тому, как для международного терроризма таким «лицом» был Усама бен Ладен) приходится довольствоваться ближайшим подобием партизанской организации среди наркотрафикантов – бывшими армейскими спецназовцами Los Zetas , которым сейчас уделяется особое внимание как в СМИ, так и со стороны официальных лиц.

 При этом Вашингтон пока исключает возможность полноценной гуманитарной операции в Мексике. Но, учитывая напряженную историю взаимодействия двух стран, общественное мнение по обе стороны границы необходимо тщательно готовить даже к минимальному вовлечению представителей США в борьбу с картелями на мексиканской территории. В этом и заключается вторая причина медиакампании, предпринятой госдепартаментом США в начале 2011 года. По-видимому, двум странам уже удалось достичь определенных успехов в этом вопросе. Так, после нападения на двух агентов американской миграционной службы в городе Сан Луис Потоси (один из них погиб) представители силовых служб Соединенных Штатов получили невиданную со времён дела Камарены свободу действий в проведении расследования на мексиканской территории. Успех такого формата сотрудничества был закреплен скоординированными совместными действиями в ходе апрельского кризиса в Тамаулипасе, когда было обнаружено массовое захоронение 145-ти жертв картеля Los Zetas.
 Подводя общий итог, необходимо отметить, что, и не оправдав себя в борьбе с наркотрафиком, «Мерида» стала первым шагом США и Мексики навстречу друг другу, который был так необходим после дипломатических провалов конца XX века. При этом внешние признаки позволяют предположить, что два государства договорились о постепенном гибком и потенциально неограниченном физическом вовлечении Соединенных Штатов в мексиканский конфликт. Вероятнее всего, стимулом к этой договоренности послужила даже не угроза безопасности обеих стран, которую представляет собой нарковойна, а такие риски, как реставрация авторитаризма и приход левых к власти в Мексике на волне этого кризиса. Это подтверждается и тем, что социальная составляющая борьбы с наркотиками наконец учитывается, но находится в рамках все той же слишком медленно претворяющейся в жизнь инициативы «Мерида». Таким образом, оба правительства, по-видимому, в преддверии выборов решили сделать ставку на громкие спецоперации, аресты и прочие эффектные, но не всегда эффективные меры. Если этот расчет оправдается и Партия национального действия удержится у власти – можно будет подумать о полноценной антинаркотической стратегии.